Е.ЧАРЕНЦ: ПОИСК ИСТИНЫ И ИСТОРИИ
 РУБЕН АНГАЛАДЯНПисатель, философ, культуролог  Чаренц принадлежит к числу немногих поэтов в армянской литературе ХХ века, выведших поэзию, с одной стороны, из фольклорно-романтической замкнутости, провинциализма, а с другой стороны, из узкого салонного эстетизма. Он сделал решительный поворот к новому огромному миру ХХ века, в том числе и миру города. Чаренц понимал миссию поэта, как преобразователя жизни, проникающего во все жизненные тайны. А универсальность таланта, его энциклопедические знания и общественный темперамент позволяют ему, удивительно рафинированному, легкоранимому человеку, довести дело всей жизни до логического завершения и остаться в то же времени одиноким, ибо ни один поэт следующего поколения не продолжил синтез Востока и Запада на таком высоком уровне.  Мне интересны и первые годы тридцатых годов, и последняя книга как поиск сложных философских идей (З. Фрейд, Р. Штайнер, А. Бергсон и др.), как поиск выявлении человеческой глубины, пластичности его характера, как опыт уравновешивания и гармонии формы и содержания. Духовность этих лет, метания житейского свойства, некая удовлетворенность, а иногда и отчаяние из-за своего положения не только в художественной, в частности литературной среде, но и в целом, и в тоталитарном обществе делают поэта более собранным, более настороженным, но ни в коем случае не конформистом. Психологическая травма, полученная им в «исправительном доме» - ереванской тюрьме (1926-1927 гг.), потеря любимой жены и друга Арпик Чаренц (1.1. 1927 г.), а потом и сфабрикованные Берией аресты и убийства в высших эшелонах власти в Армении доводят эксцентризм его художественной натуры до экзальтации, хотя в те годы он приобретает степенность возраста и все глубже осознает самоценность собственного таланта, его выдающееся значение в национальной и мировой литературе.  Пролетарский дух, террор, начатый Сталиным еще с конца двадцатых годов, бесил его, отчаяние иногда доводило до полного опустошения. Когда знакомишься с личной библиотекой Чаренца (к сожалению, сохранившееся лишь частью), видишь, насколько расширился круг его чтения, насколько точны его анализы и акценты в понимании литературы ХХ века. В то же время невольно убеждаешься, что в собственном городе он в своих интеллектуальных интересах был совершенно одинок. При своей разносторонней образованности, тонком рафинированном вкусе, он не мог найти себе достойного собеседника, а при открытой доброжелательной натуре – это была двойная трагедия. Он не был житейски мудрым, как Мартирос Сарьян или Аветик Исаакян, он воспринимал жизнь в самых прямых и высоких человеческих параметрах, а благородное человеческое общение считал высшим проявлением культуры. В последнем прижизненном издании стихов и поэм он уже иначе видит мир, который расколот и противоречив не по отношению к предыдущей книге или этапу творчества, а внутри одного этапа. Чаренц поднимается над трагедией принятия армянского мира, именно поэтому пытается в «Книге пути» дать свой комментарий лучшим образцам интеллектуальной, художественной мысли, он поднимается и над литературной традицией и уже не считает важнейшим критерием ценности художественного произведения ее народность. Он поднял вопросы элитарности и аристократизма (как это в свое время сделали Мецаренц и Терян, а позднее в синтезе Восток-Запад осуществил Сергей Параджанов, но в кино) в армянском искусстве. Он много раз сомневался, много раз переставлял акценты о тех или иных творческих личностях – к этому надо относится спокойно и не выпячивать то или иное его высказывание, как истину в последней инстанции – он последователен лишь в своем творчестве, а не в оценках. С другой стороны именно этим объясняется, что он изучал Р. Штайнера, Ф. Ницше, Дж. Джойса, Р.М. Рильке, М. Пруста, как и лучших представителей русской культуры, которую воспринимал после армянской, как родную, - А. Белого, В. Хлебникова, В. Соловьева, С. Булгакова, Н. Бердяева, Б. Пастернака, О.Мандельштама и многих других. К этому следует добавить его устойчивый интерес к проблемам теологии, мистицизма, новейшим направлениям в понимании политической и геологической истории, техники, науки (особенно физики и генетики), а также психологии личности и масс. Он не только считал искусство, в частности искусство слова, жизненным делом, но и был убежден во внутренних взаимосвязях, ассоциативных связях между искусством и жизнью как чисто эстетической категорией. Он находил образ Христа на стене своей квартиры, где, к слову, вместе с репродукцией Христа с фрески Леонардо да Винчи были бронзовые Будды, профиль Данте… Он видел движущийся силуэт Леонардо как символ высокого духа человека, где тайне познания выделено особое место. Это место или, еще точнее, пространство и есть суть жизни – творчество.  «На перепутьях истории» является едва ли не главной доминантой в мировоззренческих поисках «Книги пути» (название своей книги поэт взял у древнекитайского философа Лао-Цзы), которые открылись Чаренцу в конце двадцатых и к середине тридцатых годов. Это были последние 10 лет его короткой жизни. В поэме образ родины (в который раз, и этому есть объяснение – Армения была на грани исчезновения!), тотем народа, динамика этих и иных символов нахождения справедливости завершает определенный этап этого поиска. Поэт отчасти одинок в своем продвинутом понимании МЕРЫ в национальной жизни и истории. Этой мерой он желает измерить и роль исторической или интеллектуальной личности, их наполненность подлинным содержанием, а не к высшей справедливости, которая и есть гармония жизни. Будучи довольно разношерстной, «Книга пути» имеет одно несомненное преимущество: она подводит условный итог, пусть случайный, но необходимый и для нас с вами. Случайный в том смысле, что тридцатисемилетний поэт вряд ли мог думать, что через три года он уйдет из жизни, и что сборник этот окажется последним. Что остается за последней книгой поэта? Огромный мир: по философской проблематике он чрезвычайно сложный, непредсказуемый, и движется в разряженном (в прямом – политически-мрачном, да и переносном - соцреализм приобрел агрессивные и вульгарные формы) временное пространство. Но об этом говорить особо. | |
| ПУБЛИКАЦИИ | |
| 2773 reads | 21.12.2013 |