АНДРЕЙ ТАРКОВСКИЙ: ВНУТРЕННЕЕ ВРЕМЯ, СЖАТОЕ В ПРОСТРАНСТВО
 РУБЕН АНГАЛАДЯНПисатель, философ, культуролог Время по психологическому состоянию было одинаково тревожным и для думающего человека и для безумца и для младенца. Время было герметично закрыто от посторонних глаз не потому, что режиссер боялся быть неверно истолкован, а потому, что оно у него многомерно.  Нравственность не столько чувств, сколько мысли для Андрея Тарковского важнейшая составляющая его художественного и человеческого мира. Именно нравственность активно созидает его пространство духовного и интеллектуального поиска. Он единственный из собратьев по цеху, говорящий философской метафорой, в сердцевине которой лежит духовный трепет интеллектуала. Метрическое время для него лишь внешняя форма распознания одной сюжетной линии от другой. Говоря словами поэта- он написал «книгу стихов», то есть он с каждым новым фильмом лишь раскрывал или исследовал все тот же однажды выбранный духовный и психологический мир человека. Он создавал собственное время – бережно сжатое до символа. Оно было упаковано внутри льющейся воды, внутри деревянных жил деревьев, внутри ветра, который раскачивал траву, высокую и тревожащую. Иконы его образов – это символы или тавро, которые преследуют его, как его воспоминания о детстве, как стихи отца. Герметично существующее время в его творчестве как образ и как свидетель, пыталось осилить бесконечное пространство его души, куда оно попадало каждый раз.  Для него, Тарковского-творца: структура анализа, ассоциативный поиск, метафорическая логика каждый раз возникают неожиданно, меняя смысл привычных суждений. Алогизм Тарковского и есть путь постижения жизни в кадре экрана, который становится живым и подлинным. В этом он имеет параллели с Куросавой и Параджановым, Пазолини и Висконти… Нравственность сжимает его поиск до сюжета-символа, реконструируя время иногда в исторические события, иногда в необычный факт, в биографию человека или в его окружение, и выпукло или вогнуто раскрывает путь человеческих судеб. Тяжелый, тяжкий путь - есть его анализ и постижение киноматериала; молчание и тишина – есть его прозрение; смех и терзания - есть его очищение… Нравственность для Тарковского больше чем достоверность или правда, справедливость или схватка добра со злом... Это поиск смысла национальной жизни, человечества или человека? И хотя и то и другое и третье есть в его художественном мире, однако для него важнее выйти на другой берег поиска. Даже «Рублев» или «Солярис» есть всего лишь цитаты или знаки из сложнейшей структуры времени, сжатого в пространство его творчества. Человек и народ для него равны. Они, эти знаки лишь повод для вневременных раздумий. Да, он стремится к еще большему синтезу искусств, и стихи отца приходят на помощь, как когда-то пришли фрески и иконы, и «Иваново детство»… Он творец, осознающий свою ответственность перед лицом небытия, ответственность перед смертью, ответственность перед исчезновением справедливого добра – самой главной составляющей жизни – сопричастности и сострадания ко всему сущему. Именно нравственность дает возможность в каждой картине Мастеру подниматься до общечеловеческих вершин обобщения жизни. Именно это становиться содержанием его анализа формотворчества. Его художественное мышление раскрывалось с каждой новой картиной, с каждым новым замыслом и интеллектуальное обогащение стало духовным завещанием. Но где живет его душа? Ведь в реальности он в кино не отснял ни одного фильма про современную Россию… И, что за пространство, которое жило в нем, и что за пространство, которое окружало его? Одно можно сказать точно, Андрей Тарковский жил и мужал в универсальной интеллектуальной среде, где внутренней свободе было выделено чуткое пространство. Творческий путь режиссера (в широком смысле) начинается не с выбора модной и абсолютно современной профессии (а ведь год он проучился на востоковеда), а с началом восприятия мира и человека, как важнейшего субъекта жизни. Такие творцы, как Андрей Тарковский, осознают свой творческий путь и свою ответственность перед обществом гораздо раньше, чем начинается их реальное творчество. Самопознание как начало весенних ручьев проникает во все поры его неокрепшей, но страстно желающей родства со всем сущим, души. Маленький Андрей уже с самых первых шагов начинает жить в атмосфере подлинных литературных ценностей. Творческий эгоизм (важная составляющая его характера) помогает выделиться из довольно большой группы талантиливых и самостоятельных сверстников. В этой естественности есть свои плюсы и минусы, ибо с одной стороны он может быть поглощен той культурной средой, в которой живет, став ее эпигоном или комментатором, с другой же может необоснованно отвергнуть достаточно рациональные положения или мысли этой культуры. Тарковский, как человек и художник, взял не мало от своих родителей, от их жизненных установок, от эстетики поэтического творчества отца, но в то же время он развил по-новому эти установки в иной области искусства – в кино, доведя до окончательного завершенного художественного стиля. И кино дало новые формы понимания жизни и искусства. Молодой человек, будущий кинорежиссер, хорошо чувствует пульс мировой литературы. А голос отца, как шорохи в лунную ночь, как тревожный ветер в кустах, всюду догоняет его, и освободится от этого можно лишь в одном случае – творить. Он закономерно оказывается в эпицентре передовой художественной молодежи, и домашний опыт познания и осмысления нового искусства, и интеллектуальная игра повседневности и юношеского раздумья о языке самовыражения становятся для него важной частью его личности. В условиях тотально ограниченной информации Тарковский только в творческой молодежной среде мог получить важную и столь необходимую для его миропонимания и художественной эстетики информацию о современной западной культуре. Хрущевская оттепель дала этой молодежи романтику и относительную свободу, которой вроде бы хватило и для полноценного самопознания, и для самоутверждения. Да, страна одновременно освобождалась от сталинизма, но с другой стороны она начала обозначать новые критерии понимания творческой свободы, которые казались тесными для подлинно крупных личностей. Трансформация свободы внутри пространства и времени и есть важнейшая тема для фильмов Тарковского. И конец трансформации очевиден – разрушение или жертвоприношение этого пространства и этого времени, и это произойдет прежде всего в его судьбе, а потом и на съемочной площадке нейтральной страны. Но вернемся в начало шестидесятых. Молодая поросль художников, поэтов, писателей, композиторов и актеров, архитекторов, кинорежиссеров, а вместе с ними и ученых, врачей и дипломатов (список можно продолжить) были настроены решительно в отношении и этих границ свободы и самого понимания роли искусства и места культуры в строительстве нового общества. Таким образом, вся борьба еще была впереди. Многие это доказали собственной жизнью, а страна – своим распадом. Но этого распада многие не увидели, в том числе и Андрей Тарковский. Он его даже не чувствовал, хотя и предвосхитил. Так бывает, когда сам процесс естественнее и важнее результата.  Дороги – символы фильмов Мастера, они как скальпели разрезают пространство, которое для режиссера едино. Все фильмы Тарковского находятся под единым куполом ПРОСТРАНСТВА и ВРЕМЕНИ. А тогда, в начале пути, это был цельный, образованный, раскованный, достаточно мобильный и умеющий отстаивать свои интересы новый пласт общества, где Андрею была выделена особая роль. Хотя немалое количество ярких представителей этого поколения покинули страну, воспринимая отъезд и как отчаянный шаг и как важную акцию собственного выбора. И все же это поколение стало основой нового общества, которую власть пыталась расчленить и адаптировать под собственные параметры. Схватка, как мы знаем, была жесткой, в иных случаях и трагичной. Андрей Тарковский яркий представитель удивительного феномена советской эпохи и мировой культуры – «шестидесятников». Мировоззренческий и мироощущенческий поиск шестидесятников полон противоречий. Они отражают нравственную составляющую той политической системы, в которой художники жили, были воспитаны и творили. Именно ими была сформулирована роль и функция культуры, как очень важного вектора внутри общества. И все же основным у шестидесятников были: стремление к свободе (что, скажем, было естественно для западного творца), осмысление обширного пласта современного мирового искусства (после нескольких десятилетий отсутствия информаций, а так же запретов и гонений) и универсализм понимания задач, поставленных перед мировой культурой, и искусством кино в частности. В то же время художники в широком смысле слова воспринимали свою роль в обществе как миссионерскую, они не хотели обособляться от народа. А отсюда – острое чувство справедливости, стремление к внутренней свободе, самоочищению, когда чувства перемешаны, и в первую очередь – стыд и гордость (с одной стороны за «37 год» и ХХ съезд, с другой – победа в мировой войне, освоение космоса, гонка вооружений и т.д.). И все эти противоречия проявляются у них внутри творчества, которое стремится к общечеловеческому общению, к высокой интеллектуальной мысли, к духовности. И здесь немалое место занимает понимание роли новых и новейших эстетических течений в искусстве Запада, как части большого синтеза в собственном миропонимании. Пожалуй, это были основные компоненты и в творчестве Тарковского. Однако Тарковский отличался от многих шестидесятников тем, что для него базисным было миропонимание. Мироощущение его чрезвычайно чуткое и поэтичное, однако я не соглашусь с теми исследователями его творчества, которые утверждают, что он не «представитель поэтического кинематографа», а поэт кино. Он один из немногих подлинных интеллектуалов в мировом кинематографе и его поэтическая матафора полна философского смысла. В последних двух фильмах он даже уходит за грань поэтического, открывая, скорее, метафизику одиночества. Время, как философскую категорию, внутри человеческой судьбы (миф, история настоящее и фантазия) Мастер исследует и представляет зрителю как с близкого, так и с дальнего расстояния, но чаще изнутри – таким образом показывая его физиологию и анатомию. Отсюда поэтическая метафора каждого фильма делает все его творчество цельным, ибо она ассоциативно все сплетает в единую цепь. Искусство, ставящее (сознательно или бессознательно) цель создать систему, - есть высшее творчество, ибо оно выявляет не только отдельные качества творца, но и высвечивает его характер, как важный системный элемент в макрокосмосе бытия, что и есть бесконечность как время. Вечность – не время, бессмертие не жизнь, а присутствие в жизни, а осознание пространства как бесконечности есть состояние души. Видимо, и я не смогу избежать соблазна, и процитирую, но лишь строчку из известного стихотворения Арсения Тарковского: «Я вызову любое из столетий…» Так преодолевалось Время и Пространство в фильмах сына. В самый трагичный период жизни отца (сразу после смерти сына), я получил письмо от  Арсения Тарковского. В письме все говорило о драме, которую отец переживал в связи со смертью сына, очень близкого и родного человека, возможно, самого близкого. И я невольно открыл его сборник с символическим названием «Вестник» (1969): « …Я ветром иду по горячей золе, А ты разнеси мое смертное тело На сизом крыле по родимой земле.» Да, отец (далекий и близкий, но всегда родной, глубокий и колючий) формировал миропонимание сына лишь тем, что был как поэт между миром матери юного Андрея и его реальным миром. Именно он способствовал его интеллектуальному воспитанию, которое осуществлялось матерью, как заклинание. Так юноша вошел в некий культурный слой, где отец и сын, сын и яркие личности из его поколения чувствовали себя равными в интеллектуальном поиске времени и пространства. В другом письме ко мне Арсений Александрович уже говорил о потере не только сына, но и творца. Письмо было написано уставшей рукой старого человека. Она, видимо с трудом подчинялась ослабевшей воле поэта, осторожно выводя на бумаге слова, похожие на кардиограмму, которая раскрывала внутренний трепет и скорбь одинокого и потрясенного отца. Да, между отцом и сыном существовали не только невидимые артерии генетического художественного поиска загадки жизни, но и капилляры психологического поля, где существует подлинное творческое равенство. Но каждый из них живет в своем Времени и в своем Пространстве. И невозможно понять таинство их общения. Жизнь им дала лишь доказательства их генетического родства – накопленный опыт дней, лет, секунд... Смерть сына убили в отце этот диалог с жизнью, и его час был близок… Творческий взгляд Тарковского всегда был направлен на внутренний мир человека в контексте мировых исторических катаклизм, а не на судьбу человека, как это было у других знаменитых кинорежиссеров. Надлом в исторической цепи развития человечества один из ключевых механизмов его метафорического творчества. Достоверность, как историческая, так и художественная (особенно в стилистике метафор) делают любой фильм Тарковского настолько убедительным, что можно о каждом из них думать как о почти документальном кино. Во всяком случаи он делает все, чтобы убедить зрителя в своей исторической версии, будто она и есть реальность. Огромную роль в создании творческой атмосферы поиска новых героев и новых художественных форм сыграли встречи, вечеринки на квартирах, в мастерских художников и бардовская песня, очищавшая тончайший воздух человеческого братства. Сегодня мы знаем о многих дружеских встречах и скромных застольях А. Тарковского и с В. Высоцким, и с Л. Кочаряном, и с В.Шукшиным, и с А. Кончаловским, и с Г. Шпаликовым… Именно бардовская песня, простая и душевная, стала подлинно русской песней, воспитывающей молодую Россию. Она открыла пространство в человеке как в прошлое, так и зримое в будущее, ведь даль – это человечность. И здесь весь Тарковский с его Рублевым и Зеркалом, с его Великим испытанием  Иванова детства и с его Солярисем, и с его Сталкером, и с его Жертвоприношением… Итак, что же для Тарковского Время и Пространство? Может время не есть некая система измерения, а является живым пульсирующим организмом в каждом художнике? Может время имеет свойства сжиматься, растягиваться, растекаться, испаряться, исчезать, как вода в песок и вновь восстанавливаться или появляться с иными свойствами и параметрами? Время у кинорежиссера не объект жизни его персонажей , а субъект их живой ткани на экране. Время, а вместе с ним и Пространство в фильмах Тарковского действительно имеет новый смысл. Время и Пространство живут как полноценные субъекты его замыслов. А может быть нет ни Времени, ни Пространства в этих кинолентах, а есть живое сердце в полной мере руководимое интеллектуальной игрой Мастера? | |
| ПУБЛИКАЦИИ | |
| 2317 reads | 30.10.2013 |
0